СОТВОРЕНИЕ МИРА - СПАСИ СЕБЯ
Самое прекрасное из всех доступных нам
переживаний – переживание непостижимого…
Тот, кому незнакомо это чувство, кого ничто
более не удивляет и не приводит в трепет, всё
равно что мертвец.
Альберт Эйнштейн
Эти события произошли не где-то на далёких планетах, а именно на Земле, именно с людьми, которые живут в данное время. Каждый, кто прочтёт эту книгу, может воспринять её как вымысел, а может воспринять как реальность, поскольку события, описанные в ней, связаны с таким необычным явлением, как управляемое ясновидение. Те, кто владеет им, могут уноситься через своё сознание и в высокие небесные сферы, и в глубь океана, и в глубь прошедших времён, и в тайный мир биологической клетки.
Мой рассказ автобиографичен. Я пишу и даю вам знания, которые у меня есть, в хронологической последовательности, в том порядке, в котором сам их получил, переходя с одной ступени Посвящения на другую, листая одну страницу жизни за другой. Я получил право поделиться с вами тем, что сочту необходимым на данное время.
С таинственным миром непостижимых и рационально необъяснимых явлений человечество связано, видимо, все века своего существования. Всегда на земле жили немногие избранные, которым было даровано недоступное другим искусство предсказывать события, управлять атмосферными процессами, излечивать страшные болезни и т. д. И хотя подобные знания и навыки тщательно скрывались, всё-таки накопилась довольно солидная литература о них.
Жаль только, что ничему существенному большинство этих книг не научит. Читатель, конечно, узнает много диковинного и вызубрит десяток-другой терминов – вот и всё, пожалуй. Сокровенные знания по-прежнему передаются или от учителя ученику в течение многих лет, или неведомым, необъяснимым даже для самих ясновидящих образом.
Между тем в мире происходят сегодня духовные процессы на глобальном, более того – на космическом уровне. Неспроста за один лишь век наши знания о природе человека, о его мире и цели существования во Вселенной претерпели коренные изменения. Все заговорили о наступлении эры Водолея, о новом времени… На рубеже тысячелетий люди преисполнены мистических чаяний, и как Вергилий, величайший поэт Рима, предрекал пришествие Иисуса Христа («Век обновления ждёт:/ Мир первых дней и правда – у порога, / И новый отрок близится с высот», – «Эклоги», 4), так сегодняшние пророки предсказывают Его второе пришествие.
Видимо, пришло время, когда тайные, недоступные прежде учения должны стать достоянием масс. Конечно, постижение эзотерических знаний и навыков не произойдёт мгновенно. Как любой процесс, новое обучение человечества займёт некоторое время. Сегодня важно отметить: многие Посвящённые получили разрешение свыше открыть сокровенные секреты.
Я просил бы атеистически настроенного читателя не относиться к описанному в этой книге как к чему-то однозначно фантастическому. Людей религиозных прошу не расценивать нижеизложенное как ересь. Повторюсь: мой рассказ автобиографичен, люди, о которых я пишу, вполне реальны, многие из них живут сейчас, в момент, когда вы читаете эти строки. Я старался больше писать не о теории вопроса, а о личных ощущениях, не о методике и технических приемах, а о смысле эзотерики.
Каким образом и для чего получают люди сокровенные знания? Какой уровень духовности необходим, чтобы стать Посвящённым? Как жить, в чём смысл жизни? Если читатель серьёзно задумается над этими вопросами, если он захочет преодолеть себя, чтобы подняться на новую ступень бытия, – я сочту цель этой книги достигнутой. У каждого свой путь к Богу и своё служение Ему. Я только пытаюсь помочь выбрать верное направление тем, кто не боится космического холода или, напротив, Божественного огня мистики и готов к служению в сферах, о которых сегодня и не подозревает.
«Много званых, да мало избранных» (Мф, 20, 16). Не каждому дано преодолеть этот путь. Если не готов, если слишком поглощён мирскими заботами или утомлён, малодушен – лучше и не ступать на него. На свете немало школ и учителей, которые дадут ученикам элементарные навыки экстрасенсорики для бытового пользования. Возможно, большинству следует ими и ограничиться. Но в любом случае знать о том, что существует прекрасный и волшебный мир непостижимого, – необходимо сегодня.
Книга написана в жанре несколько необычном. В ней кажущееся нереальным переплетается с реальностью. Но при этом многие именно фантастичное сочтут истинным, а реальность воспримут как вымысел. Вам даётся возможность из двух указанных дорог выбрать ту, которая поможет найти собственный путь. Заранее прошу извинить, что не смогу комментировать некоторые важные факты или объяснять некие знаковые события, так как вы сами должны услышать голос истины внутри себя.
Я пишу как о себе самом, так и о людях, окружающих меня и помогающих мне, и о событиях, которые происходят в прошло-настоящем и будуще-действительном. Именно в такой последовательности расставлены координаты времени – потому что настоящее всегда происходит на встречном потоке прошедшего и будущего. И для того, чтобы прозвучало слово Сейчас, надо, чтобы кто-то произнёс его в Прошлом и услышал в Будущем.
В связи с концом второго тысячелетия многие люди – кто со страхом, кто, наоборот, с надеждой – ждали года миллениума и обещанных священными книгами событий – Армагеддона, Апокалипсиса, Золотого века. Потом, оглядевшись, одни облегчённо вздохнули – ничего не произошло; другие, напротив, огорчились – неужели всё останется как прежде? Они, видимо, забыли, что вначале было СЛОВО. А кто из вас достаточно зорок, чтобы видеть творимое Богом, или обладает таким замечательным слухом, что слышит произносимое Им?
Да, конечно, потом, когда небесные сферы придут в движение от воли Создателя, – будет видно и будет слышно. Тем более что движение уже началось. И Конец времён для тех, кто привык так долго быть безответственным посредником между Творцом и Его творением, между Создателем и созданным Им, – действительно наступил.
Прочтя эту книгу, вы узнаете, почему бессмертный Человек, подчиняясь судьбе, был удалён от своего Отца. И в чём состоял первородный грех. И что ждёт человека и человечество в открывающихся ему сегодня тайных пространствах. Три книги в третьем тысячелетии первыми поведут вас в новый мир, к новому знанию: «Спаси себя», «Спаси мир в себе», «Спаси мир вокруг себя». Они поведут вас от смерти к бессмертию, от страха и пассивного ожидания к вспоминанию самого себя и своего места в вечном Космосе, где давно и с любовью ждут, когда вы проснётесь.
Я долго думал, как назвать эту книгу. Многие люди за тысячи лет письменности столько раз пытались осмыслить своё место и назначение в этом мире, свою связь с другими мирами. Многие стремились написать книгу своей судьбы или хотя бы прочитать её. Поэтому как ни назови книгу – всё равно повторишься, – всё уже было! А повторяться мне не хотелось, потому что уверен: о таком опыте, как мой, пока не рассказывал никто. Наконец остановился на том названии, которое читателю уже известно. Я счастлив тем, что мне выпала возможность получить через процесс высших посвящений необыкновенные знания, которые имеют большое значение для всех ныне живущих на Земле, и перенести эти знания на чистый лист нового тысячелетия.
Глава 1.
В июне 1996 года я лежал в больнице. В корпус Московского лечебно-санаторного объединения, расположенный недалеко от МКАД, возле Митина, меня привела тяжёлая болезнь почек. Настроение было самое пессимистическое: болезнь проходила по моей судьбе безжалостным плугом, меняя все планы, заставляя нарушать данные людям обязательства.
Всего несколько месяцев назад я был назначен на должность директора издательства «Художественная литература». Когда-то одно из крупнейших в мире, оно уже несколько лет пребывало в плачевном состоянии – многомиллиардные долги, дезорганизованный, измученный постоянными сокращениями коллектив. Материальная часть разорена: компьютерное обеспечение, например, предыдущий директор объединил в некое малое предприятие, которое потом как-то разом исчезло и с оборудованием и с директором. Авторитетные писатели России обращали внимание президента страны Бориса Ельцина на скандальную ситуацию. Они требовали положить конец уничтожению «Худлита», значение которого для культуры сравнивали с Большим театром и Третьяковкой. Впрочем, было и другое сравнение: с терпящим бедствие «Титаником».
Многочисленные публикации в прессе, коллективные письма работников культуры и общественных деятелей – вот устойчивый фон тревоги той поры. Кто-то говорил о безнадёжно упущенных возможностях и бесперспективности любых локальных усилий, кто-то требовал от государства денег, чтобы хоть как-то замедлить погружение «Худлита» в пучину небытия. Но денег, разумеется, не нашлось, зато было принято обыкновенное в подобных случаях решение: укрепление руководства издательства. Это вроде не капиталоёмко и внешне выглядит эффектно. Хотя финансовую помощь будущему директору посулили. Вместе с моральной поддержкой.
Тогда-то и нашёл меня бесконечно уважаемый мною Борис Андреевич Можаев. Знаменитый писатель, который в то время возглавлял Федеральную программу книгоиздания России, предложил мне возглавить «Худлит». Предложение – неожиданное. Ведь у меня уже было издательство «Культура» в подмосковном Пушкине. Я являлся его учредителем и генеральным директором. Дела шли неплохо, перспективы ясные – чего же ещё?
Я знал по публикациям в прессе, какая тугая петля задолженностей и даже криминальных разборок захлестнула «Худлит». Около года здесь вообще не выходило в свет ни одной книги. Редакторы, владевшие несколькими иностранными языками, получали зарплату в 146 тысяч рублей (после деноминации 146 рублей). За долги грозили отключить
свет, отопление, телефоны. Вполне реальной, а для некоторых и желанной стала возможность банкротства издательства и выставления на торги его здания. Люди, которые способствовали этому разорению, уже готовы были выкупить дом на Басманной и въехать в него не гостями, не арендаторами, а хозяевами.
Идти в «Худлит» не очень хотелось ещё и потому, что буквально за месяц до приглашения, в декабре минувшего года, меня избрали вице-президентом гуманитарного отделения Международной академии информатизации. Я понимал, что совмещать две такие ответственные должности будет очень непросто. Да, сомнения мучили меня. Но с другой стороны – ведь это «Худлит», самое знаменитое издательство России. И надежды Бориса Андреевича…
Мы познакомились с ним давно, и за годы дружбы я привык не только восхищаться этим человеком, его характером, его стойкостью, но и пытался в чём-то походить на него. Частью осознанно, но больше, наверное, на другом, не поддающемся рассудочным выкладкам уровне. Я понимал, что несгибаемый Федор Кузькин, герой его повести «Живой!», эта «среднестатистическая единица», – суть самого автора. А судьба крепко потрепала Бориса Можаева. Но как она его ни мяла и ни колотила, он терпеливо и умело переносил её удары. Отряхнётся, проведёт ладонью по своей знаменитой бороде, удивится себе: «живой!» – и продолжает работать дальше.
Как всякий настоящий художник, Борис Андреевич понимал, что его путь – это путь на Голгофу. Может быть, не такой исторически значимый и не так отрепетированный властью, как путь Солженицына (которого он в своё время защищал), но субъективно не менее тернистый. В отличие от сурового, постоянно осознающего своё историческое значение Александра Исаевича, Можаев нёс свой крест весело, посматривая лукаво на погоняющих его партийных функционеров. Как и многие его современники, он с болью чувствовал презрение государства к личности, прекрасно понимал, что для державного чиновника человек не высшая ценность мироздания, а всего лишь кирпичик в строительстве миражей. Система, нагло и беспардонно вторгаясь в наши души, не могла, однако, взять в толк, что главная угроза ей исходит именно от внешне податливых, но бережно хранящих внутренний стержень русского характера мужиков и баб, о которых так тепло рассказал Можаев.
Он писал о том, что ничего нового нельзя построить на крови, через преступление, насилием. Он звал к согласию в духовной жизни. И с горечью видел, как в последние годы вместо старой системы создается новая – такая же бездушная, с тем же державным безразличием к человеку. Но уже написаны те его романы, повести и рассказы, которые каждому читателю, растерявшемуся в разрушительных процессах российского бытия, подскажут, зачем жить и как жить.
Разве мог я отказать Борису Андреевичу? Да и доверие такого человека, высокая оценка им той динамичной жизни, которой жило издательство «Культура», – весьма льстило. Так возникло согласие.
Комитет по печати, Союз писателей провели конкурс на замещение должности директора «Худлита». Я его выиграл. Что ж, директор есть, мероприятие проведено, галочка поставлена – и о проблемах издательства все сразу забыли. Я уверен, что такого не случилось бы, будь здоров Можаев. Но он уже тяжело болел. В январе я был утверждён в должности, а 2 марта Борис Андреевич ушёл из жизни.
Может, вдруг наступившее ощущение беспризорности и форсировало мою болезнь? Я тогда, несмотря на вполне солидный возраст, ещё многого не знал и не понимал. Что жизнь, что смерть? Перед гробом наставника, старшего друга я пообещал сделать всё возможное, чтобы «Худлит» не погиб. И вот прошло три месяца, проблемы только начали раскручиваться, а обе мои почки отказываются нормально работать, одну из них, левую, предлагают удалить. Чувство безнадёжности, отчаяния, невозможности своей волей переломить ситуацию не покидало меня.
В один из таких нерадостных дней во мне словно щёлкнул какой-то переключатель. Я вдруг стал отчётливо видеть события столь отдалённые, относящиеся вообще не к нашей эпохе, но столь точно соотнесённые по смыслу с нашим временем, с моей личной ситуацией, что вряд ли это могло быть случайностью.
Нет, это были не сны, а именно видения. Причём яркость изображения настолько превосходила возможности обычного зрения, что уже это само по себе вызывало потрясение. Забыв про болезнь, я стал лихорадочно записывать всё, что показывал моему сознанию странный экран моего внутреннего видения.
Через год-два эти записи сложились в мой роман «Эльдибор» (М., «Библиосфера», 1999). Для рядового читателя это фантастика, то, что на Западе называют «фэнтэзи», то есть, по сути, не объяснение или предсказание каких-либо научно-технических новшеств, как у Жюля Верна, а нравоучительная сказка, как у Рэя Бредбери, например. Но я-то эту «сказку» видел воочию! Невозможно, чтобы столь ярким было воображение, оно всё-таки больше мыслительный, нежели чувственный процесс. В принципе каждый желающий может прочесть эту книгу. Но последующие события столь тесно переплелись с тем, что открылось мне во время работы над «Эльдибором», что я вдруг понял: мои видения - часть моей реальной жизни. Я не должен был дополнять их вымыслом, насильно соединять фантазией
прорвавшееся из духовного мира откровение. Ведь оно неотъемлемая часть моего реального существования, моей судьбы. Я просто не имел права отдавать мои видения вымышленным героям, фантомам виртуальной реальности.
Всё началось во время сна. Мне показалось, что какая-то неведомая сила вдруг выдернула меня из себя и швырнула во тьму. И тьма подхватила, закружила и понесла не то вниз, не то вверх по спирали, всё быстрее и быстрее, пока вдруг не выкинула на твёрдую каменистую почву.
С трудом поднялся, усилием воли смиряя пронзившую тело боль, и огляделся. Место, куда меня выбросило неведомой силой, было пронизано зыбким, как в хрустальном шаре, светом. Я не мог видеть ничего вокруг из-за клубящихся, подвижных комьев тумана, которые полыхали внизу, под ногами, и сбоку, и всюду, куда я пытался смотреть.
Нетерпение и досада одновременно овладели мной. И хотя эти ощущения не успели оформиться в мысль, их словно вырвало вовне и направило туда, куда был устремлён взгляд. Многократно усиленные каким-то сопряжённым с ними и внезапно обретённым могуществом, они ударили в туман упругой физически ощутимой волной, и туман впереди заколыхался, пришёл в движение и стал таять.
Я едва успел отпрянуть, опалённый жаром бесконечного пламени. Всё пространство было заполнено огнём, который вздымался и падал оранжевым туманом в алом свете, вскидывая похожие на плюмажики снопы искр. Мерцая, и тая, и вновь возрождаясь в извивах и выплесках плазмы, колебания пламенных языков рождали тонические вибрации, сливавшиеся в музыку огненных узоров.
Всё впереди было соткано из звука и цвета, яростного, как изливы огненных рек при извержении, и тонкого, как паутинка в осеннем лесу. Голубое, зелёное, жёлтое, коричневое и розовое – всё играло, переливалось, трепетало, перемежаясь ослепительными вспышками и чёрными проблесками лавового поля.
Это была музыка Бытия, которая выгибала в танце самовыражения плоть мироздания. Звуки взлетали на языках пламени и падали вниз, сливаясь в падениях и взлётах то в тихий ропот миллиардов не ведающих цели своего рождения огненных существ, то в грозный рёв взбешённой плазмы, то в грустную песню созвездий, перекликающихся на распятиях пространств и времён.
Человек, который был Я и не Я одновременно и которого лучше называть «он», отступил на шаг и едва устоял на расстоянии вытянутой руки от края гигантского волчка смерча. В его утробе слышались какие-то всхлипы и голоса, мелькали неясные силуэты, обломки уничтожаемой реальности, глыбы льда, толщи воды. Хлестали разряды молний, пронизывая тьму и на мгновение заглушая рёв развёрстой бездны.
Мир кончился. Его больше не было. Осталось лишь то, что лежало посреди безвестного и неведомого, – освобождённое безумие по имени Хаос.
Он осторожно попятился, и бездну затянул туман. Снова открылась однообразная, покрытая мелким камнем поверхность. Она простиралась настолько далеко, насколько могли видеть в этом мире глаза, то есть почти в бесконечность. Каким-то неясным чувством он угадал, что если бы всё-таки решился идти по этим камням наперекор представшей ему картине, сквозь неровный сумеречный свет, то ему не хватило бы вечности достигнуть края унылого однообразия, потому что именно из вечности и было сотворено каменистое плато.
Он повернулся. Туман сзади ещё не рассеялся, а только отступил немного, обнажая те же неровные камни и равнину. Ужас оказаться среди однообразной бесконечности пересилил страх и принудил броситься в отступающие клубящиеся волны, пока они вновь не охватили его со всех сторон.
Теперь он понял: надо быть осторожным, этот мир слишком отзывчив на любое движение его души, любое желание, на все силы, таящиеся в глубинах его сущности. Туман был опасен. В любое мгновение он мог подвести под ноги бездонную пропасть или зыбь болота. В нём оставалась возможность выбора, которого бы не было, если бы он исчез. Человек, в которого переместилось моё Я, знал это почти наверняка, поскольку не раз оказывался на плато прежде, так как именно это место и было началом его пути, конца которого он не ведал.
Нащупывая ногой почву, он осторожно тронулся вперёд, хотя бессмысленно стараться угадать направление в том, что окружало его. Пространство и время в этом мире имели иные свойства, которые невозможно было определять привычными геометрическими и физическими понятиями. Здесь вперёд – значит пройти по невидимым, скрученным в спиралевидные тугие жгуты координатам времени в какую-то иную реальность, куда его каждый раз безотчётно влекло.
Он не торопился, нащупывал ногой путь, прежде чем перенести тяжесть тела, а потому едва продвигался. Но дальность передвижения не заботила странника. Каким-то глубинным, изначальным знанием, которое здесь, в межмировом пространстве, всё-таки можно было обозначить словом «интуиция», он понимал, что в его передвижении определяющим было не расстояние, а направление. Один неверный шаг – и он пропал бы в нескончаемых пространствах Вселенной. И потому, прежде чем сделать этот шаг, надо было вслушаться в пронизывающие его мозг шумы и звуки и, доверившись призыву одних, отринуть другие.
Один раз под ногой что-то шевельнулось, ожило и стало выдираться с глухим рёвом из камня. Он не знал, что это было. Угадывал только его громадность и зловещность. Но испугаться и отступить было бы так же опасно, как и двинуться безрассудно вперёд. Приказав мозгу выделить в кровь один из самых активных регуляторов нервного возбуждения – ацетилхолин, с тем чтобы понизить кровяное давление и замедлить сокращения сердечной мышцы, странник не позволил даже капле страха просочиться в сердце, усилием ума остановив уже начавшееся выделение из надпочечников адреналина.
Умение подчинять внутренние процессы велениям воли спасло его. Возникающее из камня существо успокоилось, затихло и снова втянулось в неподвижную каменистую поверхность, простирающуюся во внешний мир, но истекающую из внутреннего мира. Ни к одному из них странник теперь не принадлежал.
Надо было решить, чему довериться – голосу страха или интуиции. Впереди была опасность, однако опасность, которую усилием воли можно было усмирить, что по крайней мере один раз удалось сделать. Неизвестность ожидала в любом другом направлении. Окажется ли она благосклонной или враждебной – предугадать было невозможно.
Даже голоса, которые пронизывали его, были слишком многочисленны и слишком невнятны, чтобы их понять. Но один, который вдруг показался знакомым, с призывной интонацией звучал именно с того едва не поглотившего его места, перед которым находился он теперь. И выбор был сделан. Странник ступил на оживший камень и, отбросив недавнюю осторожность, бегом бросился в туман. Поверхность под ним снова шевельнулась, но не настолько, чтобы сбить с ног, – лёгкое землетрясение, силой в три-четыре балла.
Теперь уже точно нельзя было задерживаться и на мгновение. Напрягая силы, но стараясь сохранять внутреннее спокойствие, он бежал в неведомое по судорожно вздрагивающему, пытающемуся воплотиться во что-то камню, сквозь туман мирозданий, времён и пространств – вперёд или назад, вверх или вниз, в прошлое или будущее, куда-то...
Странник сделал ещё несколько больших прыжков и увидел звавшего его. В разорванных клочьях тумана обозначилась фигура человека, похожего на призрак, со странно вывернутой, видимо, повреждённой шеей, в изодранной, испачканной кровью хламиде. Его длинные спутанные волосы и борода тряслись от нескончаемого тика. Но горящие ненавистью глаза неотрывно смотрели на пришельца.
– Стой, где стоишь! – Всепоглощающая ненависть в голосе преградившего путь и вскинутая навстречу рука заставили повиноваться, хотя камни всё ещё вздрагивали, как живые. Внезапным конвульсивным движением полупризрак перечеркнул рукой пространство каким-то особым знаком, и всё забурлило, заклубилось вокруг. У самого лица странника раздались удары могучих крыльев.
Не размышляя, автоматически, словно знание, побудившее его действовать, было заложено в нём на уровне инстинкта, он приказал тени своего тела уйти в свет и стать прозрачной. Мгновение спустя когти чудовища пронеслись сквозь него, не причинив вреда.
– Как тебе это удалось? – с хриплым надсадным напряжением в голосе спросил призрак. – Ты создал в Бардо Идама?
– Не давайте того, что свято, собакам, чтобы они не бросили это в навоз. Не бросайте жемчуга свиньям, – уклончивым эзотерическим языком ответил странник и строго спросил: – Кто ты и почему преградил мне путь?
Человек в хламиде хрипло и надсадно засмеялся:
– Кто я? И это ты спрашиваешь меня об этом? Ты?!
Звук его вопля разогнал туман, и стало заметнее его лицо. Оно казалось каким-то зыбким, нереальным, словно наскоро слепленным из клубящихся вокруг грязных клочьев. Но глаза были настоящие, и они горели подлинным огнём жизни.
– Что я сделал тебе? – снова спросил странник.
– Боже, всегда одно и то же! – с горьким сарказмом отозвался преградивший путь, и странная кривая шея его уродливо закачалась, а лицо свела судорога. – Ты не помнишь, ты не знаешь... Какое это счастье – всё забыть. Но мне такое счастье не даровано.
Он опять поднял руку и сделал какой-то знак. Тупая гипнотизирующая боль возникла у странника в мозгу, и тело словно налилось свинцом. Он ощутил, что чужая воля проникла в него и пытается разъять, растащить клетки мозга. Надо было подавить гнев и найти в душе равновесие между раздражением и действием, установить непроницаемую стену спокойствия и попытаться вытеснить из себя враждебную силу, слишком опасную в этом пространстве грёз.
Но, кажется, на этот раз он опоздал. Центробежные силы ускорили своё движение и вовлекли в свой опасный водоворот голограммы жизни, нанизанные на протеиновые струны нейронов мозга. Это усилило неизменяемую неопределённость реальности и развернуло потенцию нового обстоятельства в сторону от Внутреннего Потенциала.
Уже последним судорожным усилием он удержал в разрушаемом сознании мысль, поднявшуюся из глубины его сущности: «Надо сделать двоих одним, внутреннюю сторону как внешнюю, а внешнюю как внутреннюю и верхнюю сторону как нижнюю, мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной и женщина не была женщиной, сделать глаз вместо глаза, и руку вместо руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, тогда свет, который внутри, покажет дорогу Идаму».
Странник успел проявить внутреннее согласие с этим неведомо откуда возникшим убеждением, и проявленная реальность распалась. Его словно вынесло мощной силой воли из смерти в рождение, в тот мир, где мысль ищет плоть своего воплощения.
Его ослепили сияющие живые краски, излучавшие сочувствие и любовь. Всё вокруг было наполнено желанием помочь и защитить – все переливы света и звука, все пронизывающие пространство желания устремились навстречу его испугу и мольбе. За ничтожное мгновение он вновь восстановил центростремительные силы личного Потенциала и приступил к созиданию новой Проявленной Реальности.
Удовлетворённо наблюдавший за распадом телесных форм странника, его таинственный враг изумлённо вскинул брови, увидев, как из беспорядочного мельтешения разъятых волшебством энергий вдруг всплыли и зависли чётким геометрическим четырёхугольником странные сущности – трёхглавый дракон с коронами, усыпанными драгоценными камнями, два больших шара – красный и оранжевый, Всевидящий глаз. Дракон неодобрительно посмотрел на человека в хламиде и отвернулся. Из пасти его центральной головы вырвался ровный голубой луч и упёрся своим концом в то место, где только что стоял странник. Такие же лучи испустили из себя шары и глаз. Образовалась перевёрнутая пирамида, упирающаяся своим концом в хаотичные всплески угасающей энергии. И вдруг в пересечении лучей возник странный силуэт двухголового человека, одна его голова была женской, другая мужской. Мощные мускулы излучали неведомую Земле силу.
Это был бог, которого называют: Первый в роду. Он потянулся, словно проверяя надёжность нового тела, и грозно посмотрел на того, кто стал причиной его неожиданных трансмутаций.
Дракон, шары и глаз уменьшились, втянулись во вновь материализовавшееся тело.
– Мне следовало это предвидеть! – с отчаянием крикнул своему ожившему противнику человек с кривой шеей. – Дракон, Солнце, Юпитер и Всевидящий глаз! С таким покровительством ты можешь позволить себе быть бесстрашным.
Да, я не так могуществен, как ты, – с горечью продолжал противник. – Но у меня есть ненависть, которой нет у тебя. Я могу ждать тысячи и тысячи лет, пока ты не совершишь ошибку.
Интонация, с которой были произнесены слова, и выражение лица человека в хламиде вновь показались знакомыми страннику, который стал богом, и какое-то смутное воспоминание шевельнулось в нём.
– Ты многому научился, если сумел пройти проклятое место и остаться живым. – Хриплый голос выразил восхищение и горечь одновременно. – Но лучше б ты сгинул здесь, – с новой силой ярости выкрикнул он. – Потому что я ещё придумаю что-нибудь позатейливее, и тогда твоя душа испытает те же муки, что и моя.
Ярость и ненависть настолько исказили лицо преградившего путь, что казалось непонятным, почему он до сих пор не бросился на бога. На всякий случай тот приготовился вздыбить перед собой пространство, хотя и понимал, насколько это было опасно для него самого. Но так же внезапно странный человек успокоился, и только глаза его по-прежнему горели ненавистью.
– Почему ты напал на меня?
– Я скажу, скажу тебе, раз уж ты спросил. Из-за тебя я без малого две тысячи лет блуждаю в пространстве Грёз только с одной целью, только с одной мыслью – отплатить тебе за свои муки. Я буду вечно поджидать тебя и заводить на самые гиблые места. Там, где ты стоишь, уже лилась кровь. Тут погиб не один самонадеянный чародей. Это пространство знает вкус крови и алчет её. Если б не твоё проклятое искусство, в котором ты, должен признать, достиг впечатляющих успехов, твой путь навсегда оборвался бы здесь, а я завладел бы твоим земным телом, пройдя по резонансной волне назад. Но у нас ещё есть время – у тебя и у меня. Ты всё равно ничего не сможешь изменить там, куда идёшь. И муки твои будут напрасны. О, как тяжела ноша моей ненависти к тебе!
– Я так и не понял, за что ты ненавидишь меня, – с искренним сожалением произнёс бог. – Но теперь не мешай. Я должен найти свою дорогу.
– Иди, иди, – ухмыльнулся преградивший путь, и губы его вздёрнулись в страшном оскале. – Чего тебе задерживаться здесь. Но, кроме искусства чародея и высокого покровительства, есть ещё везение. Оно не всегда будет на твоей стороне.
Вдруг он сделал шаг навстречу, и его лицо, исполненное выражения свирепой силы, приблизилось к лицу бога.
– Только помни, что я тебя всегда жду. Мне никогда не удастся забыть вот это, – он ткнул пальцем в неровный уродливый шрам, обежавший вокруг шеи в том месте, где она была скособочена. – Уж я-то не забуду, поверь.
И вдруг сгинул, будто никогда и не был здесь. Человек, позвавший из тьмы, без следа растворился в её грязных клочьях.
Мгновение бог стоял в задумчивости, но, будто влекомый чьей-то посторонней волей, снова устремился вперёд. Его сознание наполнилось неясным предчувствием надвигающихся перемен.
Неожиданно туман исчез. Его не было ни спереди, ни сзади. Пропала и нескончаемая каменная плита, усыпанная мелкими осколками камня. Светило солнце, и небо было синим. Бог стоял на вершине горы, вокруг которой во все стороны вздымались новые горы, одетые зеленью и покрытые рощами деревьев. Вдали шумело море, в которое со склонов сбегали по узкой прибрежной долине ручьи и потоки. Нигде на земле он не видел подобной красоты, но почему-то казалось, что место, где он очутился, ему знакомо, известно и что он уже когда-то бывал здесь, в этих горах. Смутное ощущение, что всё случившееся с ним сейчас происходило прежде, шевельнулось отчетливым предчувствием подступивших вплотную событий. Но снова усилием воли он заглушил неясные воспоминания, пока они не успели оформиться в какое-либо желание и не вызвали новых преображений пространства. Это угрожало опасностью, поскольку он всё ещё не овладел до конца своей памятью.
С горы змеилась тропинка. Бог уверенно ступил на неё и начал спускаться вниз. С каждым шагом он всё больше и больше убеждался в том, что пространство обрело стабильность форм. Ему показалось, что эти формы извлечены из глубин его сущности, о которых он всё ещё не помнил и не знал и которые затаились в нём смутным ощущением нераскрытой тайны. Он шёл ровным, размеренным шагом, отбросив сомнения, убеждённый в том, что обрёл свой путь, чем бы этот путь ни закончился – бессмертием или гибелью. Воодушевление было так велико, что бог не заметил произошедших с ним изменений. А они оказались весьма существенны: две головы снова слились в одну, короткие волосы удлинились настолько, что упали ниже плеч, обозначилась борода, нос выпрямился и обострился, глаза запали, как у человека, много дней страдающего бессонницей. Да и всё его тело сжалось, иссохло и обрело неведомую лёгкость, которой никогда прежде он не мог достичь. Сменилась и одежда. Теперь на нём была какая-то длинная рубаха из грубой ткани, поверх которой через плечо переброшено тёмное, покрытое дорожной пылью покрывало, стянутое на поясе верёвкой. На ногах сандалии, прихваченные ремешками за щиколотки. Голову защищал от жаркого солнца платок из белого льна.
В своём новом обличии бог шёл сквозь рощи оливковых деревьев, голоса птиц, сквозь меркнущий солнечный свет угасающего дня. Он слышал шорохи в зарослях и слабые стоны деревьев, сливающиеся в долгий протяжный вздох печали. Его ноги наконец-то чувствовали надёжную, верную почву под собой, а кожа тела с благодарностью отзывалась на ласкающие порывы ветерка.
Он уходил всё дальше и дальше вниз, очарованный верой, что наконец-то достиг желаемого. Окружающее было похоже на то, что он так долго искал.
Тропа неожиданно слилась с проезжей дорогой. Он проследовал мимо мары – овчарни, обнесённой живой изгородью крушины. У входа стояли тележки, гружённые корзинами с чечевицей, бобами, луком. Ослы, телята, овцы, козы теснились у тележек в окружении нескольких мужчин и женщин, но никто не обратил на него внимания. А потом через полчаса вдали открылась панорама древнего города, защищённого могучими белоснежными стенами. Храмы и дворцы возносили ввысь своё величие, уступами квадратов поднимались на склоны холмов жилые кварталы, и он узнал вдруг это не раз прежде виденное и многократно забытое место. Вспомнил своё предназначение в открывшейся ему стране.
Словно заворожённый, смотрел он на раскинувшееся перед ним пространство. Шаг его всё ускорялся и ускорялся, пока незаметно не перешёл в бег. Неудобные сандалии шлёпали по пяткам, сбивали ритм. Но он всё бежал и бежал, пока воздух не стал обдирать огненным наждаком горло. Силы убывали, ноги заплетались, отказываясь повиноваться. Лишь напряжением воли он заставлял себя двигаться туда, где его уже ждали смерть и бессмертие. Небольшой камень, попавший под сандалию, вдруг крутанулся под тяжестью его тела и лишил равновесия. Бог неловко взмахнул руками и упал на дорогу.
Такие вот «картинки», будто смотришь гениально сделанный фильм. Я тогда ещё не знал, что ретроспектива событий двухтысячелетней давности имеет прямое отношение не только к моему настоящему состоянию, но и к будущему. Будущее не наступило, но согласно неведомым законам не познанной нами Вселенной уже произошло в каком-то другом измерении. Впереди меня ожидала «стыковка» прошлого с будущим.
Но я пока воспринимал происходящее в привычных параметрах и понятиях. Оно казалось некой искрой творческого вдохновения. Я не подозревал, что это выразительный знак, предвещающий перемены в жизни и судьбе. Знак, говоривший о вечности и бесконечности как в прошлом, так и в будущем.
Я пытался анализировать удивительный феномен с помощью своего опыта. Вполне традиционные, в русле естественных и философских наук, познания перебирались мной в попытке «пристегнуть» эти видения к чему-то уже знакомому, пока из глубин памяти уверенно и значительно не всплыло на поверхность сознания имя — Карл Густав Юнг.
Швейцарский психолог, наиболее выдающийся последователь и критик З. Фрейда, основатель нового направления, названного аналитической, или глубинной, психологией. Он ближе всех подошёл к пониманию того, что человек – не случайное явление мироздания. Юнг утверждал, будто существует некий нематериальный мир – смысловое поле. И в этом поле существуют идеи, мысли, знание прошлого – настоящего – будущего. Платоновский идеализм в современном варианте. Нет, это не ярлык, а указание на связь времён и традицию. Так вот, это поле не подчиняется пространственно-временным законам, оно вне времени и пространства и связано с материальным миром через психе, то есть нечто имеющее отношение к душе. А может, это сама она – душа, существующая отчасти в материальном теле, а отчасти сливающаяся с этим смысловым полем через бессознательное. Тогда сознание – проявление нематериального пространства в материально-причинном мире, а смысловое поле – проект развития Вселенной.
Юнг тревожился будущим человечества. В 1958 году, когда только начались разговоры об НЛО, он написал работу «Современный миф. О небесных знамениях». В предисловии он обращается «к тем немногим, кто захочет выслушать» и говорит о необходимости подготовиться к событиям, знаменующим собой конец одной из великих эпох мировой истории. Рискуя репутацией лояльного к традиционной науке серьёзного учёного, он стремится предупредить человечество о будущих катаклизмах. «Откровенно говоря, меня глубоко заботит судьба всех тех, кто будет застигнут врасплох ходом событий и, не имея необходимой подготовки, окажется связанным по рукам и ногам и лишенным способности понять что-либо. Насколько мне известно, никто ещё не задавался вопросом о том, какими могут быть психологические последствия преобразований, которые ждут нас впереди».
Подобные мысли были мне мировоззренчески близки, будущее моей психике вроде не угрожало. Но не начался ли уже катаклизм в отдельно взятой, то есть моей, голове?
Однажды в сумерках я лежал на больничной кровати, смотрел телевизор. На мгновение смежил веки – и вновь в темноте ярко вспыхнула белая ослепительная точка. И словно взорвалась изнутри. И вот меня уже нет ни в палате, ни вообще в этом мире. Меня втянуло в некий туннель, где с невообразимой скоростью я промчался по извилистому, похожему на гибкий подвижный шланг коридору. И вот я оказался в этом самом смысловом поле, где, по утверждению Юнга, постоянно создаётся и усложняется проект развития Вселенной.
Впоследствии я узнал, что именно это похожее на сон событие чрезвычайно важно для эволюции любого человека. Даже случайное посещение нематериального информационного пространства является пропуском в мир самых необычных приключений – в этой и той, другой жизни. По сути, это момент зачатия нового мира, который оплодотворяет дух человека.
Открылось непривычное пространство, в котором непрестанно формировалась в чёткие геометрические фигуры структурированная, чрезвычайно подвижная среда. Бесчисленные трансформации окружающего рождали ромбы, шары, конусы, кубы, трапеции, полусферы, сложные конструкции – тетраэдры, пирамиды, икосаэдры, додекаэдры. Фигуры мгновенно оцвечивались – то нежной солнечной охрой, то суровым ртутным металликом, то пронзительной голубизной – и уносились прочь, подчиняясь сложному, но вполне определённому ритму.
Всё очень красиво, чётко, энергично меняется в бесконечном пространстве. Всё пронизано мощным, математически точным импульсом жизни. Я не хочу сказать, что это лучше, чем наш мир. Просто это совсем другое – математика, точные формы в череде бесконечных геометрических превращений, импульсов, вибраций.
В этом пространстве, где нет никакой земли и неба, я стоял, опираясь на пустоту. И каждое скоростное взаимодействие множества геометрических олицетворений старательно огибало моё явно не запланированное здесь присутствие.
Вдруг, словно сорвавшись с какого-то полотна Сальвадора Дали, из бесконечности неровными, но явно осмысленными зигзагами примчались три ослепительно белых шара. Они тянули за собой красные эластичные шланги, чутко вибрировавшие мощной стремительной жизнью неведомого разума. Остановившись напротив меня, они как бы изучают, чем грозит моё незваное присутствие здесь, и, успокоившись, вновь уносятся со своими бесконечными шлангами в беспредельность. Шары явно выполняли сторожевую функцию, и то, что они не проявили враждебности, требует осмысления.
Внезапно напротив меня раскрылась одна из пирамид. Её стены просто отвалились в стороны четырьмя ровными треугольниками. Открылось устройство, в котором постоянно выскакивало что-то изнутри и опять исчезало – колесики, цилиндры, шары, ленты Мёбиуса, странные молоточки, рычажки и противовесы. Всё это беззвучно и целеустремлённо выполняло неведомую работу вокруг полупрозрачной призмы.
Я был в таком пространстве дважды. Второй раз это произошло на занятиях в Академии, созданной впоследствии по моей инициативе под новую энергоинформационную технологию знаменитого украинского экстрасенса Лапшина и где я занимал пост вице-президента. Причём дополнительно к тому, о чём рассказал, видел ещё странные очень плоские часы, от которых во все стороны тянулись светящиеся, похожие на разноцветную паутину нити, и они опутывали собой всё вокруг. И ещё одни, песочные, которые повернулись сами собой вправо и запустили какой-то таинственный процесс. При этом я не находился в состоянии сна и осуществлял постоянные речевые контакты с инструктором. Такое геометризированное пространство – не единственное, в которое можно попасть. Их тысячи, самых разных, и за каждым стоит тайна Вселенной. Проблема в том, что факты, о которых сообщают люди, побывавшие в каких-то иных измерениях, трудно поддаются оценке и исследованию. Тем более что чётко запомнить и изложить их может не всякий. Психологи обычно квалифицируют подобные рассказы как аутоскопические галлюцинации, которые довольно часто сопутствуют инфекционным заболеваниям, повреждениям мозга, алкоголизму, наркомании, эпилепсии.
Но как в таком случае объяснить реальные факты, которые явно не отнесёшь к роду субъективных иллюзий или галлюцинаций?